Еще одна офигительная история:
По всему Артемовску ходят солдаты, вышедшие из-под Дебальцевого. Они — в каждом магазинчике, в каждой кафешке, просто на улицах на лавочках. Они курят, пьют много кофе, и да, водку. У них у всех какие-то ошалевшие глаза, и лица в дыму.
Они сидят такими небольшими группками и иногда даже не разговаривают — просто молчат. Они словно не верят, что вокруг тихо, что не стреляют, и что они могут — вот так ходить, как все. Они так смотрят удивленно на людей вокруг. Улыбаются девушкам. А один из них — когда я прохожу мимо, — дергает меня рукав и тихо-тихо просит: останься… ну останься… А мне надо бежать к больнице, туда как раз подвозят раненых. Извини, говорю я ему, извини…
А в больнице конвейер, все подъезжают и подъезжают машины с солдатами. Их едва успевают заносить, завозить, заводить.
Внутрь никого не пускают, минут пять мне удается побыть на приемном покое.
— Как там? — спрашиваю одного мужчину, средних лет, такого притихшего.
Он хромает, просит сладкий чай с лимоном — ничего серьезного вроде бы, контузия, и артрит обострился — они с ребятами долго-долго шли оттуда пешком, полдня шли.
— Мы оружие не бросали. Мы оружие не бросали. — из раза в раз повторяет он. Больше ничего не хочет говорит, не хочет вспоминать, сидит и качает головой.
— Мужчина, пройдемте! — вдруг зовет его медсестра.
Он уходит, и лифт за ним закрывается. И в эту щель он вдруг кричит мне:
— Девушка! Девушка! Там не было ополченцев! Не было совсем! Там были только чеченцы! Они кричали «аллах акбар», и бросались на наших, там не было ополченцев совсем!….
И лифт увозит его — куда-то вверх.
По всему Артемовску ходят солдаты, вышедшие из-под Дебальцевого. Они — в каждом магазинчике, в каждой кафешке, просто на улицах на лавочках. Они курят, пьют много кофе, и да, водку. У них у всех какие-то ошалевшие глаза, и лица в дыму.
Они сидят такими небольшими группками и иногда даже не разговаривают — просто молчат. Они словно не верят, что вокруг тихо, что не стреляют, и что они могут — вот так ходить, как все. Они так смотрят удивленно на людей вокруг. Улыбаются девушкам. А один из них — когда я прохожу мимо, — дергает меня рукав и тихо-тихо просит: останься… ну останься… А мне надо бежать к больнице, туда как раз подвозят раненых. Извини, говорю я ему, извини…
А в больнице конвейер, все подъезжают и подъезжают машины с солдатами. Их едва успевают заносить, завозить, заводить.
Внутрь никого не пускают, минут пять мне удается побыть на приемном покое.
— Как там? — спрашиваю одного мужчину, средних лет, такого притихшего.
Он хромает, просит сладкий чай с лимоном — ничего серьезного вроде бы, контузия, и артрит обострился — они с ребятами долго-долго шли оттуда пешком, полдня шли.
— Мы оружие не бросали. Мы оружие не бросали. — из раза в раз повторяет он. Больше ничего не хочет говорит, не хочет вспоминать, сидит и качает головой.
— Мужчина, пройдемте! — вдруг зовет его медсестра.
Он уходит, и лифт за ним закрывается. И в эту щель он вдруг кричит мне:
— Девушка! Девушка! Там не было ополченцев! Не было совсем! Там были только чеченцы! Они кричали «аллах акбар», и бросались на наших, там не было ополченцев совсем!….
И лифт увозит его — куда-то вверх.
Комментариев нет:
Отправить комментарий